История

[punsh-punsh]

Смертельное увлечение.

Раньше я очень любила осень: деревья в золоте, прозрачный воздух, ковер из листьев… По выходным уходила бродить в парк – брала бутылку воды, плеер и возвращалась только к ужину. Я до сих пор туда хожу, но теперь в моем рюкзаке лежит еще альбом с фотографиями Киры.



Новая подруга.

С Кирой мы познакомились как раз осенью. После девятого класса я перевелась из своей школы в гуманитарную гимназию при университете, куда собиралась поступать. Гимназия считалась лучшей в городе, и училась там в основном «золотая молодежь». Я помню, как первого сентября вошла в чужой класс – страшно стеснялась и старалась держаться как можно незаметнее. Все смотрели на высокую тоненькую девчонку с копной рыжих кудрявых волос и невероятно зелеными глазами. Девчонка рассказывала о том, как ныряла ночью на экваторе под чужими звездами, и заливистого хохотала. Я тихо сидела в уголочке, слушала и с горечью думала, что учиться здесь мне будет сложнее, чем казалось. И дело не только в том, что я не могу позволить себе путешествие на край света. Ну кому тут может быть нужна «ботанка» вроде меня?

Я ошиблась. Примерно через месяц, когда мои новые одноклассники чуточку со мной свыклись, Кира сама ко мне подошла. Поставила свою модную сумку на мою парту, улыбнулась, встряхнула головой – рыжее облако рассыпалось по плечам – и сказала:

- Пойдем после школы в кафешку, выпьем по капучино.

Я кивнула, пересчитывая в уме наличность. На чашку кофе должно хватить, а заодно и узнаю, что рыжеволосой Кире от меня нужно.

В тот вечер мы сидели в кафе почти до закрытия и болтали обо всем. Кира сказала, что наблюдала за мной, ей нравился ход моих рассуждений и манера отвечать учителям, ей было любопытно, какую еще литературную или историческую байку я расскажу, чтобы украсить очередной доклад. Это был мой конек – история, литература и языки, а уж если я что-то люблю, на меня нападает вдохновение, и я говорю об этом так, что всем вокруг тоже немедленно хочется начать это любить. Ну, неважно. В общем, так мы и подружились.



Счастье рядом.

Когда вспоминаю ее, у меня по щекам сразу текут слезы. Вот уже два года прошло, и ничего не изменилось. Мне все так же больно. И потом, ведь это я была ее лучшей подругой. И пусть она мне ничего не сказала, но я могла догадаться сама, почувствовать, увидеть… Не почувствовала. Не увидела. Знаю, что винить себя нельзя. Но все равно постоянно виню.

Тот год, десятый класс, - одно сплошное счастье. Мы с Кирой были не разлей вода, она таскала меня в модные заведения, на концерты и на дискотеки, а я ее – на прогулки по городу, на выставки знаменитых фотографов и даже в театре. Она учила меня ходить на каблуках, а я ее – отличать Мане от Моне. Мы провели сотни часов в спорах и разговорах – то у меня на кухне, то у нее на даче, то в моем любимом парке. Она тоже полюбила это место, потому я и прихожу сюда теперь, чтобы подумать о ней. Летом она улетела с родителями на Ибицу, а я уехала на дачу, нянчить младших сестер. Но все равно мы каждый день перекидывались эсэмэсками, а раз в неделю я ездила в ближайший городок с Интернет-кафе – проверить почту, обновить сетевой дневник и написать для Киры очередной забавный дайджест. Никакой осени в своей жизни я не ждала так, как этой. В сентябре начнется школа, в сентябре ко мне вернется Кира.



Время перемен.

Она вернулась – рыжая, зеленоглазая, почти не загоревшая и очень счастливая. Я ждала чего-то подобного – в ее письмах были намеки на нереальную любовь, которая ей встретилась на отдыхе.

Мальчик Андрей тоже был «золотой молодежью», и даже из нашего города, что для курортного романа очень удачно. Ну как – мальчик… Он был старше Киры на восемь лет, но это ее совершенно не смущало. Андрей называл себя Рэем, ездил в серебристом кабриолете или на мотоцикле (и то и другое, как мы понимаем, невероятно круто) и был красив, как картинка. Я тогда страшно радовалась за Киру, хотя и догадывалась, что мы будем общаться гораздо меньше. Я была великодушна: не устраивала сцен, не навязывалась, прикрывала Киру перед учителями и родителями, предупреждала о контрольных и давала списать. Я видела, что она изменилась, но думала, что это из-за ее отношений с Рэем.

Кира появлялась в школе пару раз в неделю, врала учителям про репетиторов, болезни и жуткую занятость, просила дать ей дополнительные задания на дом или позволить написать лишнюю контрольную. Киру все любили, врала она убедительно, а контрольные за нее писала я. Так что она держалась на плаву, на тройки не скатывалась, и никто из учителей так и не решился побеспокоить ее родителей, людей обеспеченных и уважаемых. Я уводила Киру в подворотню возле школы, и там она рассказывала мне свои новости.

Подруга еще больше похудела, но глаза у нее блестели, щеки румянились, она была веселой, хоть и довольно нервной, и я думала, это все от любви и еще от страха, что родители рано или поздно узнают о ее проделках. Она рассказывала мне, как они с Рэем гоняют на его машине, как ходят в кино и в ночные клубы, и что здорово жить, когда у тебя такие друзья. Я слушала, мне хотелось взять ее за плечи и хорошенько встряхнуть, спросить: а что она будет делать дальше, как же планы на институт, и неужели все счастье – в этих ее приятелях и этом бешеном, сумасшедшем ритме? Но я точно знала, что она скажет. Она скажет, что я завидую. И я промолчала.



Страшное открытие.

Прошло два года, а я все еще не поняла, как могла быть такой идиоткой? Почему проглатывала все Кирины объяснения? Почему у меня не включилась элементарная логика, обеспечивавшая мне пятерки по всем устным предметам? Я не хотела думать, что это может иметь к Кире хоть какое-то отношение. Кира – ангел. Кира – «золотая девочка». Кира – единственный ребенок своих родителей.

В то утро я пришла в школу, гадая, как обычно: появится сегодня моя звезда или не появится? Я не видела ее уже неделю, мобильник не отвечал, домой я звонить боялась, но решила: если сегодня опять не явится, позвоню. Меня вдруг вызвали к директрисе. Я решила, что она будет обсуждать мою медаль (я шла на «золото»), но оказалось, что нет. В кабинете была толпа народу, у всех серьезные лица.

- Девочка моя, - сказала директриса. – Кира умерла.

А я стояла столбом и молча смотрела на нее. До меня не сразу дошел смысл ее слов.

Потом, после похорон, после тягучих «слепых» дней, когда ничего не существовало, кроме моего горя, ко мне вернулась способность соображать, и я сложила все кусочки пазла. Все Кирины опоздания, этот лихорадочный блеск в глазах, вечную простуду, тюбики с тональным кремом, которым она замазывала красные пятна на крыльях носа, одежду с длинными рукавами, постоянные «потери» мобильника, синяки на руках, которые я заметила однажды. «Мы с Рэем ходили кровь сдавать», - гордо объяснила Кира, но в глаза мне не смотрела. И самая главная, самая страшная вещь. Я ведь видела шприц в ее сумке. Она искала пудреницу, и он оттуда вывалился. «У Рэя собака заболела, - сказала Кира, - уколы нужны». И быстро запихнула шприц обратно. А я… я опять смолчала. Уже не в первый раз.

Этот Рэй! Ну что можно ждать от человека, который называет себя собачьей кличкой?! Как я его ненавидела и презирала за то, что он сделал с Кирой. Ей ведь было всего семнадцать! Он раскололся быстро. Впрочем, и так уже все было понятно, после того как Киру нашли в туалете ночного клуба со шприцем в вене. Передозировка.

Рэй говорил, что его девушка должна быть с ним во всем. Говорил, что не хотел Кире зла, что никого не заставлял, что ей было интересно самой, что каждый имеет право на удовольствия.

А я не знаю, какое удовольствие стоит холодной могильной плиты.

И очень рада, что этому подонку досталось по первое число.

Никак не могу отделаться от мысли, что будь я чуть храбрее и чуть внимательнее, отец Киры не поседел бы за одну ночь. Я могла ее спасти, но не сделала этого…

Раньше я очень любила осень, а теперь мне все равно. Я хожу в парк со старым альбомом, где Кира смеется на каждой фотографии, часами бережно листаю страницы и постоянно думаю о ней.



Конец.